— Когда это было?

— Две ночи назад.

— Где?

— На болотах в вершине третьего притока слева.

— То старое болото, злобное. Давно туда не ходили крушители бранных рубашек[2].

Жрец отложил нож и кость, не глядя снял мешочек со стены, опустил туда руку и резким движением швырнул руны перед собой. Быстрый взгляд.

— Мертв твой человек. В ту же ночь умер. Тело его сожрали болотные твари, растерзали на косточки, и даже дерьмо, которое вышло из тех тварей, сожрано.

— Как уговорить Нарла забрать его душу?

Мамиров жрец еще раз взглянул на руны.

— На болото Нарлу хода нет. Болото — это не китовое пристанище[3] и не дом форелей[4], морской зверь[5] туда не проберется, даже если это конь Нарла. Надо просить другого рунохранителя[6].

— Кого?

— Держатель рогатины[7] может помочь. Если захочет.

— Как его уговорить?

С Альрика и с меня на пол текли целые лужи воды, но жрец будто и не замечал того.

— Есть ли у тебя вещь человека, бывшая на нем в ту ночь?

— Да.

Я бы сказал, что это всего лишь фибула, но Альрик не стал уточнять.

— Нужно тебе изловить погубителя меда[8], привести его на то же место, ударить кнутом битвы[9], но не до смерти, вложить в дом крови[10] оставшуюся память. Потом отрубить зверю голову. Ночь охранять зверя от болотных тварей, не давать им урвать ни кусочка. И тогда с первым лучом придет бог-охотник и заберет душу твоего человека.

— Могу ли я взять кого-то еще с собой?

— На место погибели — одного! Но только из тех мужей, что были с тобой рядом в ту ночь. И он не должен касаться волка пчел[11]. То ты сам должен исполнить.

— Сколько дней у меня есть?

— Сколько фаланг отдал Мамир, столько ночей душа держится возле места погибели[12].

И Альрик поклонился жрецу. Я последовал его примеру. Перед мудростью, силой и богами не зазорно склонить голову. Снял хёвдинг серебряный браслет с руки и положил перед устами Мамира[13]. И когда жрец протянул за ним руку, я увидел, что на его правой руке нет двух пальцев: среднего и мизинца, срублены под корень. Значит, шести фаланг у него не было только на одной руке!

Глава 10

В город мы возвращались молча. Альрик так сильно переживал за посмертие Халле, что даже я проникся, хотя погибнуть от когтей и зубов тварей — не самое страшное, что может случиться. Это ж не живьем быть закопанным. Согласно моим представлением Хунор и так должен позаботиться о Рыбаке. Или Фомрир, ведь сражение с тварями по его части. Но мамирову жрецу, конечно, виднее и, если Рыбаку нужен обряд, мы его проведем.

Я тоже чувствовал ответственность, ведь с Види познакомился я. Если бы не его наводка на болото, мы пошли бы снова ловить тварей на море. Хотя и это — не самое безопасное для Рыбака дело.

— Что ты видел? — вдруг спросил Альрик.

— Что? — не понял я.

— Что ты видел на болотах? Как на тебя действовал дурман?

— Ну это… тени всякие, — запинаясь, сказал я. — Будто следит за тобой кто-то. Тяжесть в груди.

— Какие именно тени? Ты кого-то видел?

Да чего он докапывается? Сказал же: тени.

— Ну, вроде как мелькает что-то. И прибить хочет.

Хёвдинг остановился, тяжело вздохнул.

— Вот что, сын Эрлинга. Ты ходишь со мной уже два года, я тебя знаю как облупленного. Слышу, что скрываешь что-то, — он посмотрел мне в глаза. — Мне нужен надежный спутник. Хускарлов я взять не могу, так как их там не было. Среди ульверов вы с Тулле самые сильные, но в прошлый раз Тулле сорвался. Я не могу рисковать посмертием Халле. Если мне придется биться и с тварями, и с Тулле, я могу не справиться. Потому мне нужно знать, что ты видел. Будешь помехой или подспорьем? Если не скажешь, лучше тогда один пойду.

— Ладно, — сдался я. — Бабу я там увидел. Голую.

— Что? — Альрик не поверил своим ушам.

— Будто бриттка вышла в чем мать родила. И будто я ее поимел, — с трудом выдавил я.

Беззащитный ржал, как конь. И ржал, как по мне, слишком долго.

— Годится, — сказал он, утирая слезы. — Если увижу, что снимаешь штаны, влуплю. Главное, чтоб кого другого по ошибке не поимел.

— Да у меня просто женщины давно не было. С самого острова! — оправдывался я. — У бонда не успел, в Сторборге — сам знаешь, как сложилось. Тут не только на болоте бабы будут мерещиться.

Альрик все еще смеялся.

— Уговорил, твариный сын! Будет тебе женщина. Чтоб натрахался перед болотом до выжатых яйц и звона в ушах.

— Руку только надо подлечить.

Мы отыскали дом целительницы. Крепкая трехрунная женщина долго мяла мою больную руку под визги пятерых или шестерых детишек всех возрастов и полов. Они шныряли повсюду, трогали мой топор, тянули ручонки к мокрой бороде Альрика, дергали мать за подол, но та не обращала на них внимания и исследовала мои кости.

— Нет, так не пойму, — наконец сказала она. — Слишком опухло. Надо пустить кровь.

Так и не отцепив ребенка от юбки, она поднялась, принесла глубокую плошку, нож, тряпки, задержала мою руку над плошкой и резанула прямо по красному синяку. Из раны потекла кровь. И враз детишки замолкли, уставившись на рану. Я даже подумал, а точно ли надо было резать? Или она это сделала, чтоб ненадолго побыть в тишине? Но опухоль и впрямь спадала на глазах, и вскоре рука стала обычной толщины.

Тогда целительница еще раз промяла руку, покивала самой себе, сказала:

— Держи пока над плошкой.

А сама занялась приготовлением мази.

Кровь уже не лилась ручьем, а капала в миску. И малыши следили за каждой каплей, ради чего вскарабкались на лавки и даже на стол. Хорошо хоть руками не лезли да в рот не совали, иначе б я ненароком и врезать мог.

— Поломанная кость, — сказала целительница.

Я вздрогнул от неожиданности.

— Одна поломанная, вторая треснула. Оно и само зарастет, если не трогать да рукой не махать.

— Побыстрее надо, — вмешался Альрик.

— Есть способ и быстрее…

Хёвдинг положил на стол полновесную марку серебра. Орсова женщина глянула и вышла из дома. Вернулась с крупной темной костью и сказала Альрику:

— Разруби-ка на две части. Лучше поровну.

Беззащитный снял детишек с лавки, положил туда кость,